Беседовала Ирина Малкова
В ЕЕ РЕПЕРТУАРЕ – БОЛЕЕ 50 ОПЕРНЫХ ПАРТИЙ. ОНА БЫЛА ЗВЕЗДОЙ БОЛЬШОГО И МАРИИНСКОГО ТЕАТРОВ, ПЕЛА ВЕДУЩИЕ ПАРТИИ НА СЦЕНЕ МЕТРОПОЛИТЕН ОПЕРА И ЛА СКАЛА И СТАЛА ЕДИНСТВЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ПЕВИЦЕЙ, ИСПОЛНИВШЕЙ СЛОЖНЕЙШУЮ ПАРТИЮ САЛОМЕИ НА ПОДМОСТКАХ САМЫХ КРУПНЫХ ТЕАТРОВ МИРА. МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ С ЛЮБОВЬЮ КАЗАРНОВСКОЙ ВО ВРЕМЯ ЕЕ ВИЗИТА В ДУБАЙ, ГДЕ 9 МАЯ ОНА ВЫСТУПИЛА НА ПРАЗДНОВАНИИ ДНЯ ПОБЕДЫ.
Любовь Юрьевна, когда вы на сцене, то не только поете, но еще и играете. Я обратила на это внимание, потому что ваша мимика была очень яркой и выразительной.
Любовь Казарновская: Для артиста, как говорил Станиславский, «непоющее тело, непоющее лицо значит нечувствующее нутро». Если ваше тело вместе с вами не поет, если вы мимически не переживаете – вы и не поете. А многих сейчас, к сожалению, учат только громко петь.
Вас учили играть?
Любовь Казарновская: Меня учили мои учителя, а я в свою очередь учу этому своих учеников. Они говорят, «Господи, нам же никто ничего такого в консерватории не говорил. Главное – это выйти и громко орать». И это максимум, чем занимаются педагоги в высших учебных заведениях. А вот Надежда Матвеевна Малышева-Виноградова, мой педагог, говорила: «Я с тобой буду заниматься по методике Станиславского и Шаляпина». Она сама училась у гениального болонского педагога Умберто Мазетти, который преподавал в Московской консерватории, а потом аккомпанировала на фортепиано Шаляпину.
Надежда Матвеевна взяла лучшее от итальянской школы Мазетти и русской школы с ее глубиной и драмой. И когда я пела с Лео Нуччи, гением итальянской оперы, он спросил: «Вы где учились в Италии?». Я сказала, что училась в России, и он не поверил. Когда же я упомянула, что училась по технике Мазетти, он сказал, что с этого и нужно было начинать.
Ваш сын пошел по вашим стопам?
Любовь Казарновская: Да, ему сейчас 21 год, он музыкант, скрипач и хочет быть дирижером. Причем мы с мужем совершенно не настаивали на скрипке, так как я прекрасно знаю, что такое скрипка – это 7–8 часов занятий в день. Это адский труд. Пока скрипач не найдет полную эластику в пальцах и теле, он не сможет передать все то, что вложил в музыку композитор.
А у него есть любимые произведения или авторы?
Любовь Казарновская: Есть композиторы, к произведениям которых он только подбирается, ведь и вокалисты не могут сразу исполнять экстремально сложные вещи. Он мечтает сыграть все 24 каприса Паганини, но пока играет только четыре. Сейчас он берет какие-то вещи, например чакону Баха, и говорит, что технически сыграть может, но вот чтобы передать весь космос Баха, всю эту космичность… Бах – это основа основ. Бах, Моцарт, Бетховен, Чайковский, Рахманинов – это те атланты, на которых стоит мировая классика. И конечно, к ним подбираются в разные периоды жизни. На них нужно внутренне настроиться, и, чтобы их исполнить, нужно быть личностью.
Но есть музыка космическая, а есть очень качественная земная музыка. Для меня это Верди. Это земля. Итальянская земля, красивая, полнозвучная, с хорошим вином, прошутто и пастой. «Замечательный сын земли итальянской», как писал о нем Чайковский. А вот Бах, Моцарт, Бетховен, Рахманинов – абсолютно другая планета.
Вы когда-нибудь исполняли Баха, «Страсти по Матвею», например?
Любовь Казарновская: Конечно. Blute Nur из Matheus Passion. Это была замечательная история. Сергей Александрович Соловьев, чудный режиссер фильмов «Асса», «Анна Каренина», «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви», задумал снять фильм «Метафизика любви» о любви Тургенева и Полины Виардо, ведь Тургенев обожал ее 40 лет. Но фильму не суждено было выйти на экраны. Грянул кризис 1998 года, и все деньги, которые были выделены на эту картину, в один день обесценились. Однако мы с Сергеем Александровичем записали саундтрек к фильму, где и звучал Бах, которого любила Полина Виардо, считая, что если ты не прошел через Баха, то не можешь называться музыкантом.
А Erbarme dich вы пели?
Любовь Казарновская: Erbarme dich – это партия для меццо-сопрано, а я сопрано. Но Erbarme dich – это вершина для меня. Виардо обожала Erbarme dich и говорила, что когда она слышит и переживает эту музыку, то ее начинает трясти – музыка токами проходит через все тело. Это и есть страсти Христа. Как говорит мой сын, чем больше я играю Баха, тем больше он у меня вызывает волнение. А сам Бах говорил, что если не напишет очередную кантату или фугу, то завтра ему будет нечего есть и нечем кормить свою большую семью. Так что он писал по необходимости, по заказу. И, кстати, именно он благословил Моцарта. Он сказал: «Вы, Моцарт, поймали тот же божественный код, что и мой отец, – развивайте его». Вот этот божественный код музыки и есть ключ к Создателю.
Как вам кажется, почему в наше время уже нет таких гениальных композиторов, которые были раньше?
Любовь Казарновская: Их нет, вы правы. Это заложено в самой истории развития музыки. Ведь после романтического периода, который был царством мелодии, начались эксперименты. Импрессионизм стал больше рассказывать про человеческие чувства, при этом музыкальный язык упростился. А с приходом экспрессионизма царствование мелодии закончилось. Она стала рваной, в подражание звукам природы. Чайковский утверждал, что настоящее искусство начинается там, где есть непрерывность. А что такое непрерывность? Это легато, плавный переход одного звука в другой, мелодия. Слитность и мелодичность ушли, музыка вырвалась в совершенно другую ипостась. И композиторы, которые пишут мелодично, стали обвиняться в «старообрядчестве». То же самое происходит сейчас и с режиссурой. Современная культура предложила абсолютно перпендикулярный подход ко всему тому, что называется высоким искусством. Посмотрите, как сегодня ставят спектакли современные режиссеры. Я, например, ухожу с таких спектаклей, потому что мне больно. Если я вижу режиссера, который в «Евгении Онегине» укладывает всех сразу в постель, мне становится страшно.
Сегодняшнее время многие считают временем формы, а не содержания.
Любовь Казарновская: Нужно всячески этому противостоять. Да, это трудно. Я, например, своим ученикам говорю, что нельзя внутреннюю пустоту прикрыть даже очень эффектной формой – все равно будет «пирожок ни с чем»! Вы станете лишь винтиком в своем скандальном желании что-то заявить. Многие певцы говорят, что им надо делать карьеру и деньги зарабатывать. И режиссеры, видя такую бесхребетность, прогибают их до пола.
Недавно ставили «Евгения Онегина» в Амстердаме. И замечательный Марис Янсонс, главный дирижер оркестра Баварского радио, отменил приглашения всем своим знакомым на этот спектакль. Он сказал: мне стыдно поднять глаза на сцену. Я продирижирую премьеру и уеду.
Или взять «Волшебную флейту» с Риккардо Мути в Зальцбурге. Всем певцам сделали «голые» силиконовые зады, с которыми они и бегали по сцене. Какое это имеет отношение к «Волшебной флейте» Моцарта? Никакого. Особенно когда речь идет о чистых энергиях. Мути тоже не поднимал глаза на сцену и сказал, что не хочет дирижировать оперой из-за режиссеров.
Есть другое направление – когда классические исполнители пытаются соединиться с современными течениями и таким образом популяризировать классику.
Любовь Казарновская: Это называется classical crossover и вот это направление я всячески поддерживаю. Например, я с удовольствием пою мелодии Ллойда Вебера или делаю легкие обработки Баха или Генделя. Но это следует делать с большим вкусом, и музыку нужно чувствовать и композитору, и музыканту.
В вашем гастрольном графике есть сольный концерт classical crossover?
Любовь Казарновская: В гастрольном графике нет, но через год я буду делать подобный концерт в Москве, в Кремлевском дворце. Сейчас он как раз в стадии подготовки. Мы планируем выстроить на сцене венецианскую площадь Сан Марко, потому что Венеция – совершенно мистический город. Это будет карнавал музыкальных масок. Начнем из глубины веков с Вивальди, с Баха, и выйдем через них на сlassical сrossover. Вивальди говорил, что нет ничего мистичнее Венеции, потому что в ней происходят совершенно невероятные вещи.
Любите там бывать?
Любовь Казарновская: Я люблю приезжать туда ранней весной, когда еще нет толп туристов. На улицах практически никого. Можно гулять всю ночь. Я вообще очень люблю Италию, особенно озеро Гарда на севере.
А сейчас вы живете в Москве?
Любовь Казарновская: Мы с мужем живем частично в Москве, частично в Германии – между Мюнхеном и Инсбургом. Это совершенно фантастическое место в Альпах. Кстати, по легенде, там спрятано золото национал-социалистов. Говорят, что нашли, но… Там жил король Баварии Людвиг II. Он очень любил Вагнера и любил строить всевозможные замки, в частности, замок Нойшванштайн, который забрал Уолт Дисней в свой Диснейленд. Но ближе всего к нам замок Линдерхоф, где в гостиной стоит пианино, сделанное в виде белого лебедя – специально для Вагнера Людвиг сделал искусственную сталактитовую пещеру с озером, где ставились театрализованные представления. Вагнер и Людвиг сидели в специальной ложе и к ним выплывал белый лебедь, на котором пели артисты. А для долгих полуночных бесед с Вагнером Людвиг сделал стол, который слуги накрывали в подвале и затем на цепях поднимали в гостиную, чтобы никто не отвлекал их от разговора. Вагнер играл, а Людвиг слушал. Так они могли сидеть до 6–7 утра.
Однажды Людвиг пригласил к себе в один из замков погостить Чайковского. Выйдя на озеро, Чайковский увидел на водной глади лунную дорожку и с обеих сторон плывущих лебедей – черных и белых. Это невероятно красивое зрелище, его и сегодня можно наблюдать, если повезет.
Вы, кстати, всегда очень интересно рассказываете о жизни композиторов в своей авторской программе «Вокалиссимо» на радио «Орфей». Знаю, что ее слушают и много молодых людей.
Любовь Казарновская: Да, многие говорят, что учат историю музыки по нашим передачам. Взять судьбу Вивальди – по нему же можно десять романов написать. Или Чайковского. Такой женской лирики, как у Чайковского, нет ни у кого. Вспомните, как он написал сцену письма Татьяны. Ну кто еще может так написать? И слушатели, конечно, довольны, потому что мы предлагаем им нестандартную подачу жизни великих композиторов.
Как в настоящий момент обстоят дела с российской оперной школой?
Любовь Казарновская: Все обучают по-своему, своим техническим приемам, чего делать нельзя ни в коем случае. Ведь у всех разное строение гортани, связки, разный небный свод, купол, разное строение лица. У одних гортань крупная, у других мелкая. Ухо педагога должно уловить именно то, что приведет к результату. А учат в основном громко петь.
Вам не кажется, что складывается тенденция не пускать молодых на сцену? Взять хотя бы «Турандот». Ведь это же молоденькая принцесса, а исполняют ее в основном дамы за пятьдесят.
Любовь Казарновская: «Турандот» написана для драматического сопрано, поэтому нужен опыт и крупный большой голос. Молодым опасны эти эксперименты. «Турандот» – это же оркестр из 120 человек, и надо перекричать всю эту толпу.
То есть это оправдано?
Любовь Казарновская: Это оправдано с точки зрения музыки. Потому что Пуччини хотел этой мощи. И голос должен быть, как у Биргит Нильссон. Вот это была певица для «Турандот»! И, как правило, к «Турандот» подходят к концу своей карьеры. То же самое и «Саломея». Когда мне первый раз предложили ее спеть, я отказалась. Потому что оркестр Рихарда Штрауса – это 120 человек. Плюс ко всему еще и очень сложный танец. Ты должна хорошо выглядеть, хорошо двигаться и быть настолько опытной вокалисткой, чтобы обойти все острые углы и петь «Саломею» так, как надо. К постановке в Метрополитен Опере я готовилась целый год. Но я попала в руки абсолютно гениального режиссера-постановщика – Джули Теймор. Пять лет она провела в Индии, где получила свое посвящение, и видела всех насквозь. Во время танца Саломеи мне нужно было содрать с себя семь символических покровов. И она предложила сдирать с себя покровы по цветам семи чакр, чтобы в конце остаться полностью обнаженной. Но мне, конечно, сделали такой стилизованный боди, чтобы я не чувствовала себя скованно.
И уже потом, с легкой руки внука Рихарда Штрауса, который пришел ко мне на концерт и сказал: «У меня ощущение, что дед имел в виду именно такую певицу, когда писал свою "Саломею"», меня стали называть Саломеей номер один наших дней. Это стало крылатой фразой. Он назвал меня «самым эротичным сопрано».
Вы действительно всем своим внешним видом опровергаете миф о том, что оперные певицы должны весить 100 кг. Почему, кстати, оперные вокалисты, как правило, такие крупные?
Любовь Казарновская: Дело в том, что когда вы поете, ваша диафрагма работает настолько активно, что все, что вы съели, она выталкивает из желудка и вам кажется, что вы голодны. Певцы за большой серьезный концерт теряют до 2 кг, и после возникает ощущение дикого голода.
Вот вокалисты и привыкли после каждого спектакля наедаться. Поедят, потом отдыхают, – так и набирают раз за разом лишние килограммы – сначала 3, потом 5, потом 8. Но, как говорила Мария Каллас, пение – это энергия. Вы транслируете энергию и вы ее получаете, если правильно транслируете. Поэтому надо просто быть дисциплинированным и питаться правильно.
Какой образ жизни ведете вы?
Любовь Казарновская: В целом я достаточно жестко с собой обращаюсь и от этого чувствую себя только лучше. Я не устаю, потому что не засоряю свой организм. Мы как-то выработали для себя c мужем определенный рацион питания, определенный тип жизни с физическими нагрузками. Я очень много пью соков, смузи, а вечером ем либо рыбу с кеноа, либо кашу с сухофруктами. Если вы придерживаетесь такого питания, то у вас энергии будет намного больше. А она мне очень нужна, ведь я работаю иногда 24 часа в сутки. Моя жизнь расписана более чем на год вперед, и я должна быть в форме.